Неточные совпадения
В светлом, о двух окнах, кабинете было по-домашнему уютно,
стоял запах хорошего табака;
на подоконниках — горшки неестественно окрашенных бегоний, между окнами висел в золоченой раме желто-зеленый пейзаж, из тех, которые прозваны «яичницей с луком»: сосны
на песчаном
обрыве над мутно-зеленой рекою. Ротмистр Попов сидел в углу за столом, поставленным наискось от окна, курил папиросу, вставленную в пенковый мундштук,
на мундштуке — палец лайковой перчатки.
Как одна изба попала
на обрыв оврага, так и висит там с незапамятных времен,
стоя одной половиной
на воздухе и подпираясь тремя жердями. Три-четыре поколения тихо и счастливо прожили в ней.
Едва Вера вышла, Райский ускользнул вслед за ней и тихо шел сзади. Она подошла к роще,
постояла над
обрывом, глядя в темную бездну леса, лежащую у ее ног, потом завернулась в мантилью и села
на свою скамью.
Она закрыла глаза, но так, чтоб можно было видеть, и только он взял ее за руку и провел шаг, она вдруг увидела, что он сделал шаг вниз, а она
стоит на краю
обрыва, вздрогнула и вырвала у него руку.
Она, наклонив голову,
стояла у подъема
на обрыв, как убитая. Она припоминала всю жизнь и не нашла ни одной такой горькой минуты в ней. У ней глаза были полны слез.
Она как будто испугалась, подняла голову и
на минуту оцепенела, все слушая. Глаза у ней смотрели широко и неподвижно. В них еще
стояли слезы. Потом отняла с силой у него руку и рванулась к
обрыву.
Она, отворотясь, молча глядела к
обрыву. И он поглядел туда, потом
на нее и все
стоял перед ней, с вопросом в глазах.
Холм,
на котором я находился, спускался вдруг почти отвесным
обрывом; его громадные очертания отделялись, чернея, от синеватой воздушной пустоты, и прямо подо мною, в углу, образованном тем
обрывом и равниной, возле реки, которая в этом месте
стояла неподвижным, темным зеркалом, под самой кручью холма, красным пламенем горели и дымились друг подле дружки два огонька.
Снился ей желтый песчаный курган за болотом, по дороге в город.
На краю его, над
обрывом, спускавшимся к ямам, где брали песок,
стоял Павел и голосом Андрея тихо, звучно пел...
По льду реки, не спеша, тёмным облаком идут
на город слободские бойцы; горожане,
стоя у
обрыва, присматриваются к ним, считая...
Многие притворялись пьяными больше, чем были, обнимались, качались и,
стоя среди дороги, запевали песню встречу гробу; свои же товарищи смотрели
на них с любопытством, никто не останавливал, и, сконфуженные, они,
обрывая песню
на полуслове, исчезали.
Маляр облокотился
на стол, а голову вскинул вверх и стал смотреть
на гору, где
на самом
обрыве стоят, качая ветвями, огромные сосны.
Нервно подергивая плечами, приемщик надтреснутым голосом рассказывал о том, как голодали крестьяне, но Фома плохо слушал его, глядя то
на работу внизу, то
на другой берег реки — высокий, желтый, песчаный
обрыв, по краю которого
стояли сосны.
Справа по
обрыву стоял лес, слева блестело утреннее красивое море, а ветер дул
на счастье в затылок. Я был рад, что иду берегом.
На гравии бежали, шумя, полосы зеленой воды, отливаясь затем назад шепчущей о тишине пеной. Обогнув мыс, мы увидели вдали,
на изгибе лиловых холмов берега, синюю крышу с узким дымком флага, и только тут я вспомнил, что Эстамп ждет известий. То же самое, должно быть, думал Дюрок, так как сказал...
Дом Бориса Петровича
стоял на берегу Суры,
на высокой горе, кончающейся к реке
обрывом глинистого цвета; кругом двора и вдоль по берегу построены избы, дымные, черные, наклоненные, вытягивающиеся в две линии по краям дороги, как нищие, кланяющиеся прохожим; по ту сторону реки видны в отдалении березовые рощи и еще далее лесистые холмы с чернеющимися елями, налево низкий берег, усыпанный кустарником, тянется гладкою покатостью — и далеко, далеко синеют холмы как волны.
Голован жил, впрочем, не в самой улице, а «
на отлете». Постройка, которая называлась «Головановым домом»,
стояла не в порядке домов, а
на небольшой террасе
обрыва под левым рядом улицы. Площадь этой террасы была сажен в шесть в длину и столько же в ширину. Это была глыба земли, которая когда-то поехала вниз, но
на дороге остановилась, окрепла и, не представляя ни для кого твердой опоры, едва ли составляла чью-нибудь собственность. Тогда это было еще возможно.
Наш дом в Орле был
на Третьей Дворянской улице и
стоял третий по счету от берегового
обрыва над рекою Орликом.
Плыли под крутым
обрывом; с него свешивались кудрявые стебли гороха, плети тыкв с бархатными листьями, большие жёлтые круги подсолнухов,
стоя на краю
обрыва, смотрели в воду. Другой берег, низкий и ровный, тянулся куда-то вдаль, к зелёным стенам леса, и был густо покрыт травой, сочной и яркой; из неё ласково смотрели
на лодку милые, как детские глазки, голубые и синие цветы. Впереди тоже
стоял тёмно-зелёный лес — и река вонзалась в него, как кусок холодной стали.
Журавли летели быстро-быстро и кричали грустно, будто звали с собою.
Стоя на краю
обрыва, Ольга подолгу смотрела
на разлив,
на солнце,
на светлую, точно помолодевшую церковь, и слезы текли у нее, и дыхание захватывало оттого, что страстно хотелось уйти куда-нибудь, куда глаза глядят, хоть
на край света. А уж было решено, что она пойдет опять в Москву, в горничные, и с нею отправится Кирьяк наниматься в дворники или куда-нибудь. Ах, скорее бы уйти!
«Стану я, раб божий (имя рек), благословясь и пойду перекрестясь во сине море;
на синем море лежит бел горюч камень,
на этом камне
стоит божий престол,
на этом престоле сидит пресвятая матерь, в белых рученьках держит белого лебедя,
обрывает, общипывает у лебедя белое перо; как отскакнуло, отпрыгнуло белое перо, так отскокните, отпрыгните, отпряните от раба божия (имя рек), родимые огневицы и родимые горячки, с буйной головушки, с ясных очей, с черных бровей, с белого тельца, с ретивого сердца, с черной с печени, с белого легкого, с рученек, с ноженек.
Две лестницы спускаются от беседки по
обрыву, под ним летом
стояли купальни: полосатая — голубая с белым — Фогеля, красная — головы и серая, из выгоревших
на солнце тесин — «публичная».
Барак
стоял далеко за городом, среди длинной, зелёной равнины, с одной стороны ограниченной тёмной полосой леса, с другой — линией городских зданий;
на севере поле уходило вдаль и там, зелёное, сливалось с мутно-голубым горизонтом;
на юге его обрезывал крутой
обрыв к реке, а по
обрыву шёл тракт и
стояли на равном расстоянии друг от друга старые, ветвистые деревья.
Я шел к окну в четвертый раз. Теперь каторжник
стоял неподвижно и только протянутой рукою указывал мне прямо
на четырехугольник двора, за стеной цейхгауза. Затем он еще присел, поднялся, как будто делая прыжок, и взмахом обеих рук указал, что мне следует потом бежать вдоль тюремной стены направо. Я вспомнил, что тут крутые поросшие бурьяном пустынные
обрывы горы ведут к реке Иртышу или Тоболу и что внизу раскинута прибрежная часть города, с трактирами и кабаками…
Уходят
на полянку. У
обрыва остаются только Глуховцев и Ольга Николаевна.
Стоят, крепко обнявшись.
Этот шельма — Гришка —
оборвал старика
на чем свет
стоит!
Долго толковали про бедовую участь Ивана Григорьича. Он уехал, Аксинья Захаровна по хозяйству вышла за чем-то. Груня
стояла у окна и задумчиво
обрывала поблекшие листья розанели.
На глазах у ней слезы. Патап Максимыч заметил их, подошел к Груне и спросил ласково...
Постояла на крылечке игуменьиной стаи Фленушка, грустно поглядела вслед за кибитками, потихоньку съезжавшими со двора обительского, и, склоня голову, пошла в свою горницу. Там
постояла она у окна, грустно и бессознательно
обрывая листья холеных ею цветочков. Потом вдруг выпрямилась во весь рост, подойдя к двери, отворила ее и громким голосом крикнула...
Но Капитолий
стоял на крутой горе: с одной стороны были стены и ворота, а с другой был крутой
обрыв.
Так думал я, блуждая по границе
Финляндии, вникая в темный говор
Небритых и зеленоглазых финнов.
Стояла тишина. И у платформы
Готовый поезд разводил пары.
И русская таможенная стража
Лениво отдыхала
на песчаном
Обрыве, где кончалось полотно.
Так открывалась новая страна —
И русский бесприютный храм глядел
В чужую, незнакомую страну.
Взобравшись
на гребень большого отрога, идущего к реке от главного массива, я остановился передохнуть и в это время услышал внизу голоса. Подойдя к краю
обрыва. я увидел Ноздрина и Чжан-Бао, шедших друг за другом по льду реки. Отрог,
на котором я
стоял, выходил
на реку нависшей скалой, имевшей со стороны вид корабельного носа высотою более чем в 100 метров.
На опушке леса
на самом краю берегового
обрыва,
стоит покачнувшийся чугунный памятник,
на котором сделана следующая надпись: «Погибшим от цынги в 1853 году транспорта Иртыш штурману Чудинову и 12 матросам с ним и Российско-американской компании 4 матросам и 2 рядовым».
На следующий день мы расстались с рекой Нельмой. Холодный западный ветер, дувший всю ночь с материка в море, не прекратился. Он налетал порывами, срывая с гребней волн воду, и сеял ею, как дождем. Из опасения, что ветром может унести наши лодки в открытое море, удэхейцы старались держаться под защитой береговых
обрывов. Около устьев горных речек, там, где скалистый берег прерывался, ветер дул с еще большею силой, и нам
стоило многих трудов пройти от одного края долины до другого.
Край
обрыва надтреснул, и Наташа
стояла на земляной глыбе, нависшей над берегом. Наташа медленно посмотрела под ноги, потом
на Веру; задорный бесенок глянул из ее глаз. Она качнулась, и глыба под нею дрогнула.
Опершись
на локоть, она закинула голову кверху и стала смотреть в небо. Мы все тоже сели. Наташа
стояла на самом краю
обрыва и смотрела
на реку.
Он
стоял на самом краю
обрыва и пристально взглядывал по направлению развалин старой крепости.
На самой вышке, у
обрыва за кустами,
стоял Теркин.
Вправо от того места, где он
стоял, у самого
обрыва на скамейке сидел кто-то.
Кругом были крутые
обрывы. Мы сели верхом, спустились
на дорогу и поехали, пробираясь между стоявшими обозами. Проехали с версту. Обозы
стояли, как остановившийся
на бегу поток. Горели костры.
Рыжий глинистый
обрыв, баржа, река, чужие, недобрые люди, голод, холод, болезни — быть может, всего этого нет
на самом деле. Вероятно, всё это только снится, — думал татарин. Он чувствовал, что спит, и слышал свой храп… Конечно, он дома, в Симбирской губернии, и
стоит ему только назвать жену по имени, как она откликнется; а в соседней комнате мать… Однако, какие бывают страшные сны! К чему они? Татарин улыбнулся и открыл глаза. Какая это река? Волга?
Борька сел над
обрывом на сухую и блестящую траву под молодыми березками. Сзади огромный дуб шумел под ветром черною вершиною. Кругом шевелились и изгибались высокие кусты донника, от его цветов носился над
обрывом тихий полевой аромат. Борька узнал место: год назад он тут долго сидел ночью накануне отъезда, и тот же тогда
стоял кругом невинный и чистый запах донника.